Все уже сделано. Осталось только посмотреть, как полковник будет бить копытом под опасным седоком.

Вот он выходит из своего дома, открывает дверцу своей «Волги». Семен ничего не делает, он всего лишь наблюдает за полковником из своей машины. Кнопку пульта привел в действие Степок.

«Волга» могла бы взлететь на воздух, будь под ней заряд тротила. Но взрывное устройство представляло собой обыкновенный фейерверк. Семен громко захохотал, глядя, как Харчев отпрыгивает в сторону, напуганный искрящимися струями, с визгом хлынувшими из-под днища машины. И его водитель выскакивает из салона, сломя голову бежит к детской площадке. Видимо, решил, что сейчас грянет взрыв. Харчев присел на полусогнутых ногах, в руках уже пистолет. Страшно ему, поэтому и сканирует он стволом пространство.

Семен велел водителю ехать, а сам достал мобильный телефон, набрал номер, тайна которого была вскрыта вчера, для комплекта с шоу, прошумевшим только что.

– Ну что, полковник? Как тебе салют в твою честь? – злорадно спросил он.

– Бурыбин?! Да я ж тебя!

– Это не ты, это я тебя. Это мой город, полковник. И если ты хочешь нормально служить, то должен договариваться со мной.

– Не о чем мне с тобой договариваться.

– Да, но с Пауком ты договаривался. С Пауком все спокойно в городе было, да? Так и с нами тоже спокойно все будет. Мы не беспредельщики. Мы бизнес делаем. Ты нас не трогаешь, мы тебя не трогаем. А если не поймешь, больше фейерверка не будет. Тогда мы по-крупному зажжем. Ты думай, полковник, думай...

Харчев напряженно молчал. В точности, как делал это Никифоров, когда ему нечем было крыть доводы Семена.

Майор уже фактически признал его власть. Живет с ним в одном доме, бежать не пытается. А куда ему бежать? Да и зачем? Он уже понял, что Семья – это его единственный шанс... Для кого-то это недостижимая мечта, а для Никифорова всего лишь шанс. Ничего, со временем он поймет, как это здорово быть членом Семьи, владеть городом.

А Семья уже, кажется, поняла, что у отца может быть только один наследник – это он, Семен Бурыбин. Стаса больше нет, а в глазах Левы после ранения поселился страх. И если он не сможет с ним справиться, то какой он после этого лидер. А Семена ничем не испугаешь. Он твердо знает, что ему нужно, и нет на этом свете ничего такого, что могло бы напугать его и сбить с выбранного пути.

Полковник Харчев нервно перебирал пальцами по столу. Если бы это были клавиши пианино, то слух бы сейчас резала скорбная, лишенная всякой надежды музыка. Во всяком случае, так казалось Эдуарду. Полковник хоть и пытался бодриться, но было ясно, что дело дрянь.

– Мы думали все кончено, сожрут их, раздавят, а они снова на коне. И мы ничего не смогли сделать. Жаль. А сейчас Бурыбины снова в силе. В большой силе. Мы, конечно, будем пытаться их остановить, но мы, увы, не всесильны.

– Зачем вы это мне говорите? – тоскливо спросил Эдуард.

– Чтобы ты знал, насколько сложное у нас положение.

– Меня могут убить?

– Ну, не-ет! Уверен, что этого не произойдет. Я распорядился усилить охрану. А она и без того, сам знаешь, не маленькая... Просто я думаю, что тебя нужно перевести в Москву. Я уже звонил в главк. В принципе, мне дали добро. Вот думаю, как это лучше оформить. Наверное, самолетом тебя отправим, так надежней.

– До аэропорта еще добраться надо.

– Ничего, охрану надежную организуем.

– Бурыбина тоже, наверное, охраняли, когда в «сизо» везли, – с горечью во взгляде усмехнулся Эдуард. – А он все равно сбежал.

– Виновные установлены и наказаны.

– Меня убьют, а виновных накажут. Мне от этого не будет легче... Я знаю Бурыбина, он такой, что и самолет взорвет, чтобы от меня избавиться...

– Тогда в поезде.

– В бронированном?

– Ну, бронированные поезда только в музеях остались... Может, лучше отказаться от показаний? – спросил полковник и отвел в сторону глаза.

– Что?! – встрепенулся Эдуард. – Я не ослышался?

– Ну, может, и ослышался. А может, и нет... Хотелось бы Бурыбина посадить. Но ведь скользкий гад...

– А что со мной будет, если я от показаний откажусь?

– Ну, дело мы закрыть уже не сможем. Но ты можешь отказаться от всех показаний. Не убивал ты Блинкова, и точка. Улик против тебя нет, судья освободит тебя из-под стражи, как и в прошлый раз. А мы документы тебе новые организуем. Внешность сменить не сможем, но паспорт у тебя настоящий будет. Даже легенду тебе создадим. И увезем далеко-далеко. Можно на Дальний Восток...

– А за границу?

– А есть на что?

– Да, есть счет небольшой.

– Ну, в принципе, можно и за границу...

– А с Никифоровым как быть?

– Что, с Никифоровым?

– Ну, его тоже надо посадить.

– Надо. Но это не принципиально.

– Не знаю, может быть... Значит, если я откажусь от показаний, то вы поможете мне скрыться?

– Без особого желания, – честно признался полковник. – Но точно поможем...

Эдуард очень хотел жить. И ему все равно, сядет Бурыбин или нет, лишь бы только самому спастись. Тем более свобода, может быть, уже совсем рядом. Пока найдут Семена, пока будет длиться следствие, затем – судебный процесс. А так он завтра же откажется от своих показаний, и в самое ближайшее время его выпустят на волю и помогут скрыться за границей. Не так уж много денег у него на зарубежном счету, всего двадцать тысяч долларов, но лучше что-то, чем ничего...

А в кармане из тех денег, что были у него в бумажнике, почти ничего не осталось. Каких-то семь-восемь сотен. Эдуард их берег, но сегодня он должен выпить, заглушить страх перед Бурыбиным и приласкать робкую радость по поводу своего возможного спасения...

Полковник Харчев ушел, а Эдуард попросил усатого контролера сходить для него за бутылкой водки. А за ужином выпил, чтобы облегчить душу. Но почему-то после первой стопки у него как-то затяжелела голова. И еще очень сильно потянуло в сон.

Засыпая, он вдруг понял, что никогда больше не проснется. Он попытался вырваться из объятий Морфея, но тот не позволил ему поднять головы...

Семен чувствовал себя маленьким ребенком. Отец не разрешил ему идти на кладбище, где сегодня хоронили Стаса. Он утверждал, что там его будут ждать рубоповцы. И напрасно Семен пытался убедить его, что полковник Харчев значительно смягчил свою позицию по отношению к нему. Все бесполезно. У отца железный принцип – сказано «нет», значит, иных вариантов не может и быть.

– И ты знаешь, что было бы, если бы я сунулся сейчас на кладбище? – разливая по стопкам водку, спросил Семен у Никифорова.

Все, Стаса уже предали земле, и он обязан его помянуть. Да и душа что-то просит. Так просит, что язык уже заплетается. А вроде и выпили немного. Что такое пол-литра на двоих?..

– Думаешь, меня бы пристрелили? Нет! Отец бы Ждана позвал... Нет, Лева в больнице... Стаса нет... – Семен почувствовал, как снова на глаза наворачиваются слезы. – Нет Стаса! Ты понимаешь, Паша, что это такое? Стаса – нет!!! Да я бы сам штаны перед отцом снял, сам бы на пузо лег. Пусть лупит по заднице... Он умеет это делать... Вот если бы я сейчас на кладбище пошел, он бы меня, как последнего, отлупил... И все равно, что мне двадцать шесть лет... Знаешь, как это унизительно? Тебя лупят, а Стас, Лева, Ждан – стоят, смотрят... Лучше бы застрелил.

– Но ты же не пошел на кладбище. И не пойдешь. Незачем тебя стрелять, – насмешливо сказал Павел.

– Вот потому и не пошел... Ну да ладно, потом схожу. Нас когда реалиби... ребиали... В общем, когда нас с розыска снимут...

– А снимут?

– Снимут. Сам Харчев на попятный пошел, да. Вчера информация прошла, он к Лихопасову в «сизо» ходил. Вроде бы не хочет с ним больше возиться, задний ход вроде бы дает. Все правильно, он понимает, от кого теперь порядок в городе зависит. А у нас, поверь, все будет в лучшем виде. Специальный отдел при «Гаранте» создадим, по борьбе с беспределом. Тебя командиром назначим...